Исходные начала культуры

Понятие «Д.» получило категориальный статус в философии и в психологии. Его психологический смысл обстоятельно описал А.Н.Леонтьев в монографии «Деятельность, сознание, личность», рассматривая Д. как протекающий в психике человека процесс осознания цели поведения и руководства действиями по ее достижению.

Такой подход к Д. возводят к учению И.Г. Фихте, однако для современного понимания Д. более значима ее трактовка Г. Гегелем и К. Марксом, преодолевшими субъективистский взгляд на нее как на демиургическую активность Я, творящего Не-Я, и осмыслившими Д. как способ опредмечивания субъектом своих сущностных сил для их распредмечивания и тем самым формирования человека как культурного и общественного существа (разумеется, социально-конкретная трактовка субъекта Марксом отличается от его абстрактного понимания Гегелем).

Расхождения касаются прежде всего определения места понятия «Д.» в системе философско-антропологических категорий, т. е., во-первых, его признания или непризнания элементом системно трактуемых субъектно-объектных отношений и, во-вторых, того или иного соотнесения его содержания с содержанием понятий «жизнедеятельность», «активность», «поведение», «общение».

В феноменологически-экзистенциалистских и постмодернистских концепциях Д. вообще не становится категорией философского дискурса, поскольку в них бытие человека и его поведение не описываются системно, если же понятие это и используется, то чаще всего, в психологическом смысле, как интенциональная духовная ориентация поведения личности.

Категориальный статус Д. получает лишь при конструировании системы онтологических категорий применительно к бытию человека, общества, культуры, ибо системно трактуемым отношениям «субъект объект» и «субъект субъект» оно необходимо для обозначения данных отношений, Д. оказывается атрибутивным свойством субъекта, отличающим его от объекта присущей ей позицией по отношению к миру объектов и к другим субъектам.

Это значит, что Д. сущностно отличается и от «жизнедеятельности», и от «активности» человека: активность есть атрибут жизни, в какой бы форме она ни проявлялась, у растений, животных, людей как живых существ; поскольку же поведение животного отличается от активного существования растений способностью к передвижению в пространстве и соответственно необходимостью выбирать в каждый момент его существования характер производимого действия, постольку «жизнедеятельность» становится особой, высшей формой биологической активности, направленной на жизнеобеспечение особи или коллектива (пчелиного роя, птичьей стаи, оленьего стада и т. п.).

Д. же человека есть высшая форма активности, функции которой выходят далеко за пределы жизнеобеспечения (например, Д. ученого, художника, политика, педагога), поскольку ее содержание не биологическое, а социокультурное.

Таким образом, данные три понятия не только не синонимичны, но соотношение их иерархическое (русский язык, вслед за немецким, имеющим все три соответствующих термина Aktivität, Lebenstätigkeit, Tätigkeit, тем самым фиксирует эти различия, но в английском и французском языках существует, к сожалению, только одно понятие английское activity и французское activiti, тем самым обозначающие и «активность», и «жизнедеятельность», и «деятельность»).

Вместе с тем проблематичным является и соотношение понятий «Д.» и «общение»: их часто встречающееся в философской литературе соединение через связку «и» (теоретически обоснованное Г.С. Батищевым) означает, что содержание Д. сводится к «предметной Д.», тогда как М.С. Каган считает неправомерным исключение общения из ареала Д., поскольку общение имеет онтологически такой же деятельностный характер, как и предметное созидание, отличаясь от него только тем, что предметное творчество является активностью субъекта, направленной на объект, а общение активность того же субъекта, но направленная на другого субъекта.

На этом основании нужно заключить, что целостное понимание системы субъектно-объектных отношений предполагает выделение в ней межсубъектных отношений, обязывает не только онтологически, но и логически, рассматривать предметную Д. и общение как аспекты единой человеческой активности, именуемой Д.

С этих же позиций решается вопрос о соотношении понятий «Д.» и «поведение»: на уровне биологической активности животных их жизнедеятельность реализуется в поведении, и именно это понятие, а не Д., приобрело категориальный статус в этологии; человеческая же активность, качественно, а не количественно, отличающаяся от поведения животных, нуждается в обозначении этой сложности, что и приводит к различению поведения и Д., т. к. сущностно различны действия субъекта, направленные на преобразуемые им или познаваемые им природные и социальные объекты его Д., и его действия, обращенные к себе подобным его поведение в обществе согласно определенным нормам культуры.

Отсюда проистекает еще одна плоскость различия Д. и поведения их разные категориальные соотнесенности: Д. есть активность субъекта, а поведение активность человека; поэтому поведением мы называем действия индивида, иногда микрогруппы людей, Д. же выражает активность всех модальностей субъекта и личности, и макросубъектов всех масштабов (партии, класса, сословия, нации, поколения, человечества в целом, когда оно осознает себя единым субъектом Д. во взаимодействии с природой и с возможными инопланетными цивилизациями), и микросубъектов (разных «Я» личности, вступающих во внутренний диалог в ее психической жизни).

Философско-антропологическое значение понимания человека как субъекта Д. состоит в том, что Д. включает в себя необходимую для ее статуса сознательность своего осуществления, начиная с зарождения замысла предстоящих конкретных актов (проекта, мечты, идеала) и включая контроль за всем процессом достижения желанной цели.

Такое, в традициях классического рационализма, понимание Д. человека не исключает высокой оценки роли в ней интуиции, веры (не только религиозной), бессознательных импульсов, однако все эти компоненты мотивационного и регулятивного способов управления реализацией Д. в работе психически нормального человека подчинены управленческому «стержню» Д., природа которого сознательная.

Поэтому, соглашаясь с З.Фрейдом, что шизофрения, сновидение и художественная фантазия психологически родственны, следует и указать на отличие искусства от сна и бреда, обусловленное осознанностью задачи, которую художник перед собой ставит, и контролем за всеми стадиями творческого процесса.